Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]
Ночь с 20 на 21 декабря 1977 года. Село Калиновка Сергиевского района. В продовольственном магазине вскрыт сейф. Похищено шестьсот тридцать семь рублей девятнадцать копеек.
Ночь с 23 на 24 февраля 1978 года. Село Парфеновка Кинельского района. В магазине № 1 вскрыт сейф. Похищена тысяча рублей. Кроме того, с четырех женских пальто сорваны меховые воротники общей стоимостью двести восемьдесят шесть рублей пятьдесят копеек.
Ночь с 14 на 15 марта 1978 года. Село Тоузаково Кинель-Черкасского района. В магазине «Товары повседневного спроса» вскрыт сейф. Похищено сто пять рублей. Похищено также товарно-материальных ценностей на восемьсот восемьдесят пять рублей сорок три копейки.
Ночь с 11 на 12 апреля 1978 года. Село Яблоневый Овраг Волжского района. Взломаны замки на дверях промтоварного (в промтоварном вскрыт сейф) и продовольственного магазинов, расположенных рядом. Похищено денег и товарно-материальных ценностей на общую сумму четыре тысячи семьсот пятьдесят один рубль пятьдесят шесть копеек...
5Казалось бы, Курасов должен быть доволен: из наворованных денег скопил кругленькую сумму, все налеты провел с блеском — никто не подкопался. Чего еще вроде бы надо? Ничего. Между тем ему очень и очень хотелось душевного покоя. А его-то как раз и не было. Поэтому, когда оставался один, сбрасывал с себя маску человека благодушного, даже слегка беспечного, становился темнее осенней тучи. И чем больше проходило времени, тем сильнее нарастала тревога. Подобралась она к нему исподволь, незаметно.
На первый порах Курасов не придавал особого значения тому, что и Ковалев и Гайданов (будь оно трижды проклято, такое совпадение!) оказались наркоманами. Что мне с ними, успокаивал себя, детей крестить? А ежели заметит, что не умеют держать язык за зубами, — обрез у него в полной исправности и патроны к нему всегда готовы. Слишком велика честь этим, кхе-хе-хе, подонкам, чтобы из-за них оказаться в местах, весьма и весьма отдаленных от благодатных волжских берегов.
Ковалев с Гайдановым, последний особенно, отдавали себе ясный отчет в том, чем может закончиться хотя бы один опрометчивый шаг, и поэтому старались вести себя, по пословице, тише воды, ниже травы. Только получалось это у них не очень складно, а главное, не всегда. Никак не могли, например, несмотря на строгий запрет Курасова, обходиться без жаргонных слов. Как-то повздорив из-за мастерицы по мелким кражам, пышногрудой Мурки, которая с одинаковой благосклонностью принимала ухаживания того и другого, подвыпившие дружки открыли перепалку.
— По тебе, козел, — кричал Ковалев, — рикша плачет!
— Что я, — отвечал Гайданов, — зверь какой? Али тебя хотел поставить ? Али рыжье твое забрал?
Ковалев презрительно фыркнул.
— Ты? У меня рыжье? Попробуй! Враз писану, мокрухи не побоюсь.
Курасов слушал-слушал и вдруг грохнул кулаком так, что из подпрыгнувших рюмок выплеснулась водка, зарябила лужицами на грязном верстаке.
— Цыц, петухи паршивые! — И хотя оба спорщика, присмирев, мгновенно замолчали, повторил: — Цыц!
Взъярился он так не случайно и не первый раз. Ведь если его помощнички подобным языком начнут препираться при посторонних людях, те наверняка насторожатся, даже могут милицию навести. Как же тут оставаться спокойным? Но еще больше разгневался Курасов, когда узнал, что Ковалев купил магнитофон, да не наш — японский!
— У тебя что, — прошипел яростно, стукнув костяшками согнутых пальцев по лбу Ковалева, — здесь совсем пусто? Сколько тебе говорил: не выпендривайся! Ты что, Рокфеллер какой, кучу денег отвалил! А спросят: где взял? Ну?!
— Спросят — отвечу. У тебя совета не попрошу.
Вообще с Ковалевым день ото дня становилось труднее, опаснее. Самолюбивый и упрямый, он все решительнее пытался выйти из-под власти Курасова, самовольничал. Однажды, не попросив разрешения и не предупредив заранее, взял на ограбление очередного магазина своего несовершеннолетнего брата Веньку.
Это была та самая последняя капля, которая переполнила чашу терпения Курасова. Настала пора избавиться от Ковалева. А заодно и от его братишки- сопляка. Обоих пристрелить! Впрочем, нет, сделать так, чтобы от них и памяти не осталось. Лучше всего — в Волгу! На самое дно! Там раки, кхе-хе-хе, мигом обглодают до косточек.
Приняв нужное ему решение, Курасов заметно успокоился. А чтобы Ковалев не заподозрил что-то неладное, сначала обругал его на чем свет стоит, потом, как бы поостынув, долго и внушительно «вправлял мозги»:
— Ты что, действительно не понимаешь, куда гнешь? И чего добиваешься? По своей рикше скучаешь? Тогда, помимо своего зеленого брательника, завербуй еще какого-нибудь молокососа...
Ковалев слушал, набычившись, но не перебивая. Создавалось впечатление, что слова от него отлетают, как от стенки горох. Однако на самом-то деле они ворошили ему нутро раскаленным железом. И не выдержал. Когда, словно бы ставя на разговоре точку, Курасов выразительно положил руку на спрятанный под полой пиджака обрез, глухо предупредил:
— У меня тоже дура есть. Не пугай. И насчет Веньки полегче. Не больно и мал — семнадцать исполнилось, пером фугует классно.
«Ах гадина, — задохнулся Курасов, — ну гадина! Давно следовало раздавить гниду. Да ладно, теперь уж скоро».
Пересилив свой гнев и перефразировав известное изречение, скаламбурил:
— Дура дурака видит издалека. — Подчеркнуто-недоуменно вздернул плечи. — И чего ты такой злющий? Все волком смотришь, волком. А я ж тебя уму-разуму учу, добра тебе хочу. Ты что же думаешь, милиция до сих пор не села на хвост по... кхе-хе-хе, по любви к нам? Да она землю носом роет! Она сейчас ни сна, ни отдыха не знает, а ежели на часок и приляжет, одно во сне видит: как бы наш, кхе-хе-хе, гоп-стоп прикрыть, как нас ногтем придавить. А ты, ты... Теперь-то хотя до тебя дошло?
Рысь попадает в капкан
В чем в чем, а в утверждении, что милиции города не до сна и покоя, Курасов был абсолютно прав. Как только произошли первые кражи со взломом сейфов, начальник управления Куйбышевского уголовного розыска Иван Александрович Гончаров вызвал старшего инспектора отдела по особо важным делам Алексеева.
— Немедленно выезжайте, капитан, на место.
— Слушаюсь, товарищ полковник!
Спустя пять минут Алексеев сидел в потрепанном, видавшем виды «газике».
— Куда, Александр Николаич? — коротко осведомился водитель.
— В Черноречье. И — на все педали!
Явно кого-то передразнивая, водитель незамедлительно откликнулся:
— Это мы могем!
Обычно чуткий и к самой немудреной шутке — улыбка во все открытое лицо, — на сей раз Алексеев хмуро промолчал. Мысленно он был уже там, в ограбленном магазине. До веселья ли тут? Немалый (ровно десять лет) опыт работы в уголовном розыске подсказывал: каша заварилась крутая, быть может, крутая невпроворот. Во всяком случае, на его памяти такого, чтобы не в городе, даже не в районном центре, а в рядовом селе распилили сейф, еще не было. Потому и не принял шутку водителя, потому и торопил его:
— Жми, Коля, жми!
Поиск преступника лучше всего вести по его свежим следам, пока они, так сказать, горяченькие. Эту не столь сложную, однако весьма важную истину Алексеев усвоил твердо с первых дней пребывания в органах милиции. И сейчас, примчавшись в Черноречье, он, не теряя ни минуты, вызвал работников магазина, в присутствии понятых приступил к осмотру.
Глаза у Алексеева наметанные. Но как ни приглядывался, сколько ни крутился под выставленным окном, зацепиться не мог ни за что. Хотя бы чуть приметный отпечаток ботинка, сапога или просто босой ноги, что ли, — ничего. Но должен же был оставить вор какую-нибудь отметину не бестелесный же, не спускался, черт побери, по веревочной лестнице с вертолета, не выламывал раму в висячем положении. Должен, непременно должен, если даже предположить, а оно так и получается, что преступление было совершено до начала или, скорее всего, во время дождя, который смыл все следы.
И Алексеев терпеливо продолжал поиск. Когда терпение это, казалось, вот-вот иссякнет, шагах в семи- восьми от окна заметил свежий, не успевший свернуться листик ветлы. Чуть подальше — еще один, а у самой дороги — третий. Как они здесь оказались, откуда взялись? На всей улице — ни одного похожего дерева. Так откуда же? Инспектор бережно поднял все три листика, завернул в носовой платок, сунул в карман. Интуиция подсказывала: могут пригодиться, да еще, быть может, как, ибо сразу чувствовалось: орудовал вор опытный, осторожный, а в поимке такого драгоценна любая улика.
Через полчаса Алексеев с горечью убедился: его предположение, что у грабителя (или грабителей, он еще не знал) самая высокая квалификация, оказалось безошибочным. Осмотр взломанного сейфа, как до этого осмотр выставленного окна, не дал ему ровным счетом ничего. В магазин вошел, не зная, за какую ниточку ухватиться, и вышел с тем же.